На создание поэмы А. Блока ушло всего пару образов, но она поражает необычным художественным обликом. Произведение богато колоритными глубокими образами, которые интересовали не одно поколение литературоведов, критиков, историков. В системе образов особое внимание привлекают образы-символы. Уже в первых строках автор пишет о ветре, который можем толковать как в прямом, так и в переносном смысле.

В прямом смысле ветер служит для создания угрюмой атмосферы прохладного, мокрого октября и морозного неуютного февраля. Эта атмосфера порождает у читателя состояние тревоги, страха, неопределенности, ощущение того, что ты всего лишь человек, бессильный перед стихией.

Но гораздо интереснее рассматривать символическое значение ветра. Революционные события, подобно урагану разрушали все на своем пути. Поэтому для художественного облика революции в поэме «Двенадцать» Александр блок использует образ ветра. Доказательством этого служит то, что поэт не пишет, как ветер колышет деревья или срывает с домов крыши. Нет, его ветер направлен на человека: «Ветер, ветер! На ногах не стоит человек». Интересно, что в интерпретации Блока непогода охватывает не только Россию, но и весь мир: «Ветер, ветер – На всем божьем свете». Таким образом, автор прозрачно намекает на масштабы переворотов.

С образом ветра тесно связаны лед и «снежок», упоминаемые в следующих строчках. Лед, припорошенный снегом – ловушка для невнимательных «ходоков», которых автор с иронией называет «бедняжки». А. Блок намекает, что на революционных идеях может поскользнуться каждый, а усиливающийся ветер только усугубляет ситуацию.

Как же толкуется это природное явление в словаре символов? Существует несколько толкований: дыхание космоса, вселенной, сила духа, которая способствует воссоединению всего живого. В фольклоре данный образ-символ означает тревогу, перемену.

В ветре Блока можно найти грани каждого значения. Поэт считал революцию музыкой, слышал ее шум в своей голове. Он был уверен, что при желании эти звуки может услышать каждый. Таким образом, можно считать революцию потребностью, продиктованной вселенной, а ветер – дыханием космоса. Революционный переворот невозможен без внутреннего стержня, то есть силы духа и народного единства. Ветер не только разрушающая сила, но и воссоединяющая.

Народное видение также оставило свой след в образе ветра в поэме . Любая революция несет за собой перемены. Октябрьский и Февральский перевороты кардинально изменили жизнь народа, но при этом принесли с собой тревогу и страх.

Интерпретация ветра в поэме А. Блока многозначная, представляет собой синтез мирового видения этого символа и народное восприятие его. Воспринимать этот образ нужно комплексно, учитывая все нюансы значения, историю. Кроме того, не последнюю роль в толковании ветра играет мировоззрение самого А. Блока, его отношение к революции на момент написания поэмы «Двенадцать».

Художественный и концептуально-смысловой мир поэмы «Двенадцать», написанной А.Блоком в начале 1918 года, неизмеримо велик, что и позволило ряду исследователей творчества поэта воспринимать это произведение:

• Итоговым для всего его литературного пути
• Воплощением символистского миропонимания автора
• Текстом с множественными контекстуальными отношениями

Меж тем, для анализа данной конкретной блоковской произведения в рамках привычного метода литературоведения для начала рассмотрим ее основные теоретические позиции по сюжету, теме, жанру, образам и символике.

История создания «Двенадцать» и мировосприятие поэта

Это художественное произведение писалось Блоком единовременно с известной статьей . Из-за этого иногда может возникать упрощение или даже иллюзия, что «Двенадцать» создавалась как поэтическая иллюстрация основных идей поэта, провозглашенных им в своей публицистике. Разумеется, существует некая смысловая «перекличка» между этими двумя работами, но саму поэму нельзя трактовать лишь в таком «оформительском» плане. Напомним, что и публицистическое творчество поэта было особенным, Блок оперировал в нем словом не в его понятийном или терминологическом качестве, а как художественным сцеплением разных смыслов. Поэтому и в поэзии, и в публицистике для него характерно использование ассоциативного и метафорического принципа.

Общеизвестно, что поэт принял произошедшую в России революцию – и Февраль, и Октябрь 1917 года для Блока стали событиями как важными, так и желанными. Этому объяснение находится в его особом миропоэтическом и даже историософском концепте понимания истории, в котором существенные позиции занимали две категории – стихия и музыка.

Понятия «стихии» и «музыки» у Блока

В понятие «стихии» поэт вкладывал целый комплекс категорий и состояний – природных и космогонических, социальных и психоэмоциональных, духовных и исторических. Сама эта категория появилась у него в лирике задолго до революционных событий. Уже в 1910 годах поэт пытается разделить и структурировать ее по принципам этики. Так у Блока возникает следующая важнейшая для его творчества категория – музыки. Это понятие у поэта также многозначно и объемно. Под ее целью Блок понимает организацию и гармонизация всей истории и мироздания. Разумеется, категория «музыки» вводилась поэтом не в ее искусствоведческом значении, а в смысле

«..мистической первоосновы» мира, «первостихии» всей истории (Ф.Степун).

Поэтому в миросозерцании поэта случившаяся в России революция была воспринята как зарождение «новой музыки», слушать которую Блок и призывал. То есть «музыка революции» в поэме «Двенадцать» — это не просто прямые звуки городского шума с выстрелами, криками, песнями, а почти мистическое звучание ветра («мирового циклона», ветра с «запахом апельсиновых рощ» и т.д.). А стихия революционных масс – это восстановление закона нравственности в обществе, поэтому она может быть оправдана (и оправдывается поэтом). Когда стихия революция «чревата» музыкой, то все разрушения являются творческим актом, который ведет к дальнейшему одухотворению жизни. Эти умозаключения из статьи Блока позволяют понять, как именно воспринимал поэт саму революцию – для него она была балансом этих двух категорий – музыки и стихии.

Анализ поэмы «Двенадцать» — тема, образы, жанр и символы

Образ времени-пространства

Город в поэме у Блока одновременно подается как весь «божий свет», то есть не имеет топографической конкретики. Его:

• «Урбанистические признаки» — это здания (упоминание о них появляется в тексте лишь дважды)
• Социальные признаки – это маркеры кабаков, погребов

В пространстве поэмы «господствует» и природная стихия – это сугробы, лед, ветер — задачей которой становится уничтожение контуров созданного человеком, т.е. города. Блок привносит в текст таким образом и космогоническое звучание, которое «дополняется» также и цветовой символикой. Черным и белым у поэта обозначены не конкретные объекты, а именно явления космологические:

• Время – «черный вечер»
• Осадки – «белый снег»
• Мифообраз – «в белом венчике»

Функция светообразов здесь – обозначить свет и тень самого мироздания.

Для красного же света Блок оставляет «маркировку» энергии случившего взрыва.

Время в «Двенадцати» не имеет привычной линейности от прошлого к грядущему. Здесь они не отделяются друг от друга, а соединены в настоящем, которое пульсирует от их взаимодействия.

Время соединено в поэме также посредством красноармейцев.

Образы красноармейцев

По логике эти персонажи должны выражать собой грядущее, но у Блока они остаются «носителями старого мира»:

«В зубах — цигарка, примят картуз, / На спину б надо бубновый туз!»

В задачи персонажей входит «мировой пожар», уничтожение «незримого врага» и т.д. То есть они являются для Блока не «новым человеком», а скорее – «ветхим». В попутчиках у красноармейцев обнаруживается «паршивый пес», которого считают:

• Образом «старого мира»
• Образом теневой стороны всего мироздания (пес – как символ дьявола)

Жанр «Двенадцати»

Блок определяет жанр «Двенадцати» как поэму. Но произведение не выдержано в нем как лиро-эпический текст. Скорее, здесь очевидно соединение разножанровых фрагментов, переходы меж которыми также не обусловлены конкретными задачами эстетики. Основной характеристикой по жанровому решению можно назвать разноречие, посредством которого и организован весь строй поэмы:

• Лирическое отступление – речевая характеристика лирического героя
• Повествование – речь рассказчика
• Диалог, частушка, романс, солдатская песнь – речь персонажей

Подытожим, такая жанровая разнородность требовалась Блоку для передачи того самого стихийного состояния, неупорядоченности мироздания и предчувствия его революционного обновления.

Композиция поэмы

Но творческие возможности стихии, ее потенциал «уравновеситься» музыкой Блок представляет в «Двенадцати» в их композиционном решении. Цельность поэме, такой разнородной по жанрам, придает ритм марша. Его преобладание над иными текстовыми интонациями ощущается как общая доминанта. Маршевая ритмика подается не отдельным субъектом, а всеми участниками произведения – от рассказчика и красноармейцев до лирического героя. Можно сказать, что так Блок «озвучил» саму стихию, показав ее потенциал самоорганизации в творческом акте.

Сюжет поэмы

Сюжетное построение в данном произведении очень простое, хотя его «очертания», по мысли М.Волошина, «несколько затуманены». Этот критик и современник Блока считал, что фабульная конструкция всей поэмы не является ее сущностью. Главным в ней он определял «волны ее лирических настроений», проходящих по душам 12-ти ее основных персонажей.

Меж тем, исследователи произведения определяют сюжет поэмы как историю героя Петрухи.

Поэт в нем реализует свое понимание сущности человека, который на своем пути:

• пребывает в стадии стихийного (вначале он просто «ветхий человек»)
• может откликнуться на вызов мира (духовный конфликт)
• внять ритмической гармонии мироздания (преобразиться)

Эти стадии и проходит красноармеец, совершая обход ночного города.

1. Петруха может ощущать этот мир лишь телесно. Его отношение к Катьке неодухотворено ничем. Его восприятие мира эгоцентрично. Получив обиду, он озадачен местью. Это действия «ветхого человека»
2. Свершается преступление, убита женщина, к которой Петруха испытывал чувства. Обидчик же жив. Разрушительный порыв становится преступлением против самого героя, т.е. саморазрушением
3. Раскаянием, пришедшим вслед убийству, Петруха «перерождается» — этот процесс у Блока подан как однозначно созидающий. Более того, поэт даже выделяет этого персонажа из общей группы красноармейцев – Петруха «сбился» с ритма, потерял «лицо» как убийца, а затем, вняв общей «музыкальности», становится частью общего «мы».
4. Злоба уходит со словами прощения-«молитвы»: «упокой…»

Образ Христа в поэме «Двенадцать»

Вам понравилось? Не скрывайте от мира свою радость - поделитесь

Анализ поэмы А. А. Блока «Двенадцать»

Символика цвета и символика образов в поэме (двенадцати и Иисуса Христа)

Александр Александрович Блок один из талантливейших и крупнейших поэтов России, постаравшийся в своем творчестве отобразить сложное, суровое и переломное время рубежа XIX--XX веков. Будучи поэтом-символистом, Блок сумел в ярких и многозначных образах передать грандиозные события и предсказать грядущее. Блок услышал загадочную музыку времени, перелил ее в свои стихи, благодаря которым эта мелодия звучит и для нас, его потомков.

Читая поэму “Двенадцать”, мы слышим взволнованную речь автора -- очевидца и участника того великого события. Поэма “Двенадцать” -- своеобразная и правдивая летопись большевистской революции. Блок оригинально и образно попытался запечатлеть для потомков свое время, “остановить мгновение” хотя бы в своем произведении.

Завивает ветер

Белый снежок.

Под снежком -- ледок.

Скользко, тяжко,

Всякий ходок

Скользит -- ах, бедняжка!

Яркие, многозначные образы и символы играют важную роль в поэме А. Блока, их смысловая нагрузка велика; это позволяет более живо представить революционный Петербург, революционную Россию, понять авторское восприятие революции, его мысли и надежды.

Символика цвета играет важную роль в поэме “Двенадцать”: с одной стороны, черный ветер, черное небо, черная злоба, черные ремни винтовок, а с другой -- белый снег, Христос в белом венчике из роз. Чёрное, злобное настоящее противопоставлено белому, светлому, гармоничному будущему.

Символикой красного цвета выражается мотив кровавого преступления. Красный флаг, с одной стороны, - символ победного конца, с другой стороны -символ кровавого настоящего. Цвета ассоциируются с образом времени: черное прошлое, кровавое настоящее и белое будущее.

Но цвета преобладают в поэме: черный и белый. Все события происходят вечером или ночью. Почему Блок выбирает это время суток?

Поздний вечер.

Пустеет улица.

Один бродяга

Сутулится,

Да свищет ветер...

Не очень-то благовидные дела творятся в революционном Петрограде, оттого, вероятно, вечер и ночь -- самое подходящее для них время суток.

Да еще ветер бушует, сбивает с ног. Это природное явление и символ очистительной силы, сносящей все ненужное, искусственное, чужеродное. Ветер веселый «И зол, и рад. Крутит подолы, Прохожих косит, Рвет, мнет и носит Большой плакат: “Вся власть Учредительному Собранию”... В стихийном бунте поэт показывает не только разрушительную, но и созидательную силу. Недаром впереди революционного патруля оказывается Иисус Христос. Блок только обозначил будущее, оно еще высветится ярко и зримо в других его произведениях. Здесь же крепко “держится”, стараясь не отстать от настоящего, призрак старого мира -- голодный пес. Его невозможно отогнать, как нельзя в единый миг стряхнуть с себя бремя прошлого, оно неотступно преследует по пятам каждого.

Отвяжись ты, шелудивый,

Я штыком пощекочу!

Старый мир, как пес паршивый,

Провались -- поколочу! ...

Скалит зубы -- волк голодный --

Хвост поджал -- не отстает --

Пес голодный -- пес безродный...

Как беспощадно и правдиво Блок показывает гибнущий привычный мир! Он ведь тоже принадлежит к нему. Но такова действительность, и автор не может покривить душой. Временами в поэме четко слышится радостное возбуждение лирического героя, он приветствует ветер перемен. А поэт, что ждет от будущего сам Блок? Скорее всего, он предвидит свою гибель вместе со старым, привычным и ненавистным миром, но противостоять этому невозможно, как немыслимо остановить стихию. В поэме встречается еще один яркий символ - “мировой пожар”. В статье “Интеллигенция и революция” Блок писал, что революция подобна стихийному явлению, “грозовому вихрю”, “снежному бурану”; для него “размах русской революции, желающей охватить весь мир, таков: она лелеет надежду поднять мировой циклон...”. Эта идея нашла свое отражение в поэме “Двенадцать”, где автор говорит о “мировом пожаре” -- символе вселенской революции. И этот “пожар” обещают раздуть двенадцать красноармейцев:

Мы на горе всем буржуям

Мировой пожар раздуем,

Мировой пожар в крови --

Господи, благослови!

Эти двенадцать красноармейцев олицетворяют собой двенадцать апостолов революционной идеи. Им поручено великое дело - защищать революцию, хотя их путь лежит через кровь, насилие, жестокость. С помощью образа двенадцати красноармейцев Блок раскрывает тему пролитой крови, насилия в период великих исторических перемен, тему вседозволенности. “Апостолы революции” оказываются способны убивать, грабить, нарушать Христовы заповеди.

Велика заслуга поэта, что он не просто сумел услышать время, а запечатлел его в своей поэме.

Трах-тах-тах! --

И только эхо

Откликается в домах...

Только вьюга долгим смехом

Заливается в снегах...

И идут без имени святого

Все двенадцать - вдаль.

Ко всему готовы,

Ничего не жаль.

Вот они, защитники революции! Жестокие, грубые, бездуховные каторжники и преступники. Но в финале поэмы появляется самый загадочный образ, который "облагораживает" всю шайку:

Нежной поступью надвьюжной,

Снежной россыпью жемчужной,

В белом венчике из роз -

Впереди - Исус Христос.

Он, судя по контексту, возглавляет отряд красногвардейцев. Можно предположить, что этим автор придал бывшим преступникам ореол святости, и теперь это уже не "голотьба", а новый, революционный народ. Некоторые исследователи творчества поэта предложили трактовать эту идею шире. Двенадцать - это апостолы, возглавляемые Петром. Но на каких основаниях строится эта идея? Лишь по их количеству, сходного с числом апостолов? Или потому, что среди них выделен лишь один - Петр? А может потому, что в финале их возглавляет Иисус Христос? Да, поэтому. Но они - апостолы нового времени, новой эпохи, предпочитающих вместо смирения борьбу.

Но сам Блок предостерегал от скоропалительных выводов: не следует недооценивать политические мотивы в поэме "12"; она более символична, чем может показаться на первый взгляд. Разберемся же с основным, самым загадочным образом поэмы - с образом Христа.

Образ Христа, завершающий поэму, многим критикам и литературоведам казался случайным и неуместным. Да и сам автор скептически относился к этому образу. Образ Христа в поэме "Двенадцать" многогранен: Христос как символ революционера, Христос как символ будущего, языческий Христос, старообрядческий сжигающий Христос, Христос-сверхчеловек, Христос как воплощение Вечной Женственности, Христос-художник и даже Христос-антихрист. Думается, что все эти по-своему остроумные допущения уводят от главного. Главное же заключается в том, что образ Христа позволяет поэту оправдать революцию с точки зрения высшей справедливости. Но и это нельзя понимать однобоко: те самые двенадцать, идущие по улице и творящие беззаконие, убивающие простых людей также ассоциируются с Христом, и тогда образ Христа не может стать святым и нельзя говорить об оправдании революции. Но образ Иисуса Христа появляется у Блока не на пустом месте: уже в лирике поэта он занимал очень важное место. Например, в стихотворении "Вот Он - Христос - в цепях и розах..." и по ритму

Вот Он - Христос - в цепях и розах

За решеткой моей тюрьмы.

Вот Агнец Кроткий в белых ризах

Пришел и смотрит в окно тюрьмы.

и по настроению ("Единый, светлый..."), образ Иисуса Христа многогранен (как и в поэме).

Литературоведы предлагали множество трактовок этого образа, а споры по этому вопросу продолжаются и по сей день. В. Орлов рассматривал Христа как вождя угнетенных и обиженных, защитника бедных и обездоленных. Л. Долгополов предполагал, что образ Иисуса символизирует собой начало новой эры, будущее России - светлое и одухотворенное. Не менее интересны и иные точки зрения, противоположные выше обозначенным. Рассмотрим наиболее интересные.

В. Б. Шкловский писал: «Так, Александр Блок не мог разгадать своих "Двенадцати". Моя формула Блока: "канонизация форм цыганского романса" - признавалась, или не оспаривалась им.

В "12" Блок пошёл от куплетистов и уличного говора. И, закончив вещь, приписал к ней Христа.

Христос для многих из нас неприемлем, но для Блока это было слово с содержанием.

С некоторым удивлением он сам относился к концу этой поэмы, но всегда настаивал, что именно так получилось. Вещь имеет как бы эпиграф сзади, она разгадывается в конце неожиданно. Блок говорил: "Мне тоже не нравится конец "12". Я хотел бы, чтобы этот конец был иной. Когда я кончил, я сам удивился: почему же Христос? Неужели Христос? Но чем больше я вглядывался, тем больше я видел Христа. И тогда же я записал у себя: к сожалению, Христос. К сожалению, именно Христос".

Идеологический ли это Христос?

Вот вам отрывок из письма А.Блока к Юрию Анненкову:

"О Христе: Он совсем не такой: маленький, согнулся, как пёс сзади, аккуратно несёт флаг и уходит "Христос флагом" - это ведь - "и так и не так". Знаете ли Вы (у меня через всю жизнь), что, когда флаг бьётся под ветром (за дождём или за снегом и главное - за ночной темнотой), то под ним мыслится кто-то огромный, как-то к нему относящийся (не держит, не несёт, а как - не умею сказать)".

Значит, возможно такое понимание тему Христа: ветер. Ветер рвёт полотнища плакатов. Ветер вызывает флаг, а флаг вызывает кого-то огромного, к нему относящегося, и опявляется Христос.

Конечно, он "именно Христос" по запасу образов поэта, но вызван он композицией образов - ветром и флагом» .

М. Волошин предложил очень оригинальную идею. По его мнению, Христос не возглавляет отряд, а убегает от него, спасая свою жизнь. Может быть его даже ведут на расстрел, на казнь или на Голгофу. И "кровавый" флаг в его руках - это не знак революции и ее победы, это кровь Христа на белом флаге - символе примирения и капитуляции. Вторая точка зрения - точка зрения П. Флоренского, на мой взгляд, - самая удачная. Его идея основывается на опечатке, допущенной Блоком в имени Христа - Исус (пропущена одна буква "и"). Случайным или необходимым назвать это сложно. Что этим хотел сказать автор? Может быть то, что возглавлял отряд не сын Божий, а самый настоящий антихрист. Именно он впереди красногвардейцев и всей революции в целом. Он как и Бог может быть "...и за вьюгой невидим" и "от пули невредим". Вполне обоснованная теория.

Борис Соловьёв так понимал образ Христа: «Христос в поэме Блока - это заступник всех угнетенных и обездоленных, всех, кто был некогда "загнан и забит", несущий с собою "не мир, но меч" и пришедший для того, чтобы покарать их притеснителей и угнетателей. Это Христос - воплощение самой справедливости, находящей свое высшее выражение в революционных чаяниях и деяниях народа, - какими бы суровыми и даже жестокими ни выглядели они в глазах иного сентиментально настроенного человека. Вот тот Христос, с которым, сами того не ведая, идут красногвардейцы, герои поэмы Блока. Конечно, такая трактовка вопросов морали вызвана идеалистическими предрассудками поэта, - но и их следует принять во внимание, если мы хотим уяснить образ, завершающий его поэму».

Те, кто приемлет насилие и террор, движим лишь жестокостью и злобой, не может возглавляться чистым и светлым. Такие люди не могут быть названы ни апостолами, ни святыми. Само собой, точки зрения выдвинуты людьми. Каждый человек, в силу своих жизненных позиций, убеждений и приоритетов, видит то, что хочет видеть. Так, ярые поборники революции - А. Горелов, В. Орлов, Л. Долгополов - предпочли увидеть в этом образе символ светлого будущего России. Флоренский же, к примеру, был вынужден покинуть Россию, точнее его "выкинули" из нее "философским пароходом". Потому и точка зрения противоположна.

Эволюционный путь развития всегда наиболее эффективен нежели революционный. Не следует словно двенадцать разрушать все старое, не создавая ничего взамен. Гораздо лучше перенять достижения прошлого и именно на их базе усовершенствовать то, что вызывало недовольство.

Вся трагедия великого русского искусства ХХ века коренится в скорбном пути русской литературы ХIХ века, преисполненного ”религиозной болью, религиозным исканием”. Отмечая национальный характер этой боли, Н. Бердяев пишет о Гоголе, Тютчеве, Толстом и Достоевском: “Они ищут спасения, жаждут искупления, болеют о мире...” Эта мука художников-богоискателей потому страшная, что они, ставя себе задачей во что бы то ни стало совместить этику с эстетикой, плакали о недосягаемой высшей красоте, о святости, которую тщились и в личной жизни осуществить, и в творчестве воплотить. Но тем более чувствовали они себя великими грешниками. Не есть ли этот плач по утраченной красоте то, что наша православная духовная традиция называет “тоской по Богу”?

За полтора года до смерти, в 1919 году, осмысливая пути русских писателей, Блок записал глубоко прочувствованные строки: “Весь крестный путь русской духовной жизни проходит сквозь наше сердце, горит в нашей крови”. Русская литература вступает в ХХ век в тени затмения, под грохот революции и Первой мировой войны, оставив позади изнуряющую борьбу за Человека и за Бога, которого свёл с пьедестала безжалостный нигилизм. Мотив греховности усиливается в ней, мотив ожидания суда, наказания, неминуемого искупления через кровь начинает звучать как предсказания Иоанна Богослова. Серебряный век - время упорного сражения Бога и Дьявола в душах и умах русской интеллигенции, и эта битва, которую можно назвать своего рода равнодействующей богоискательства и дьяволопоклонства, не могла не иметь отражения в искусстве. “В ХХ столетии картина ада на земле изображает уже не умирающие от своего греха души, а торжество духа зла, - считает М. В. Лосская-Семон.- Пророчество Достоевского о Великом Инквизиторе сбывается. А гениальные творцы слова всё так же продолжают спускаться в ад, держа в дрожащих руках своих крест Господен. Они присоединяют, приобщают весь страдающий православный народ к тайне мученичества Христа. Они молятся со слезами у креста Господня.”

Поэма Блока “Двенадцать”, посвящённая Октябрьской революции, часто цитировалась в идеологических спорах: одни спешили автора причислить к “своим “, другие - грозили ему отлучением как отступнику. Благословил или проклял Блок революцию? Пожалуй, это не самый важный вопрос в отношении блоковской гениальной поэмы. И истину надо искать не в отзывах современников, не во мнениях критиков, не в публицистике Блока и даже не в его дневниках. Как писал К. И. Чуковский, “лирика была мудрее поэта... Простодушные люди часто обращались к нему за объяснениями, что он хотел сказать в своих “Двенадцати”, и он, при всём желании, не мог им ответить. Он всегда говорил о своих стихах так, словно в них сказалась чья-то посторонняя воля, которой он не мог подчиниться”. В “Записке о “Двенадцати” Блок признавался, что в январе 1918 года (время написания поэмы) он “отдался стихии..слепо”: даже физически поэт, согласно его признанию, ощущал “шум от крушения старого мира”, а отражение “проносящегося революционного циклона” сказалось “ во всех морях - природы, жизни, искусства”. Проблема стихийного начала, его воплощения, осмысления и преодоления, оказалась в поэме одной из самых важных.

Между тем поэма с политикой, с партийными программами, боевыми идеями и т.п. (как и всё творчество поэта) не имеет никаких точек соприкосновения; её проблема - не политическая, а религиозно-нравственная , и только с религиозной точки зрения, по мнению В. Жирмунского, “можно произнести суд над творческим замыслом поэта”. И здесь речь идёт прежде всего не о политической системе, а о спасении души, - во-первых, красногвардейца Петрухи, неожиданно поставленного поэтом в художественный центр событий поэмы, затем - одиннадцати товарищей его, наконец, - многих тысяч им подобных, всей бунтарской России - её “необъятных просторов”, её “разбойной красы”. “И если нет в ней ни панегирика, ни апофеоза большевизма, - пишет М. Волошин, - всё же она является милосердной представительницей за тёмную и заблудшую душу русской разиновщины”.

Конечно, “старый мир” и его представители, “товарищ поп”, “писатель-вития”, “барыня в каракуле” и “буржуй, как пёс голодный”, не пользуются художественной симпатией автора. В этом сказывается его духовный максимализм, стихийное отрицание сложившегося, окаменевшего бытового уклада частной и общественной жизни, жажда безмерного и безусловного. Конечно, он сумел подслушать в революции какие-то новые ритмы ещё не написанной Марсельезы: “Винтовок чёрные ремни, / Кругом - огни, огни, огни... /...Революцьонный держите шаг! / Неугомонный не дремлет враг!”

Но породнила поэта с революцией вовсе не какая-нибудь определённая система политических и социальных идей, а та стихия народного бунта “с Богом или против Бога”, в которой Блок ощутил нечто глубоко родственное своему собственному духовному максимализму, религиозному бунту, “попиранью заветных святынь”: “Товарищ, винтовку держи, не трусь! / Пальнём-ка пулей в Святую Русь - / В кондовую,/ В избяную, / В толстозадую! / Эх, эх, без креста!”

Блок унаследовал не только надежды и предчувствия Вл. Соловьёва, связанные с апокалиптической идеей близящегося будущего преображения (“обож ения”) мира, которое должно совершиться в результате победы Космоса над Хаосом, Христа над Антихристом, но и свойственное Достоевскому ощущение себя неотъемлемой частью “униженных и оскорблённых”. По мнению М. Ф.Пьяных, поэма “Двенадцать” была “во многом написана по Достоевскому”. Один из героев Достоевского, молодой крестьянин Влас в порыве религиозного исступления, богоборчества, индивидуалистического дерзания (“кто кого дерзостнее сделает”) направляет ружьё на причастие (“пальнём-ка пулей в святую Русь!”), и в минуту свершения святотатственного деяния, “дерзости небывалой и немыслимой, ему является “крест, а на нём Распятый”. “Неимоверное видение предстало ему... всё кончилось”. “Влас пошёл по миру и потребовал страдания”.

Погрузившись в родную ему стихию народного восстания, Блок подслушал её песни, подсмотрел её образы, родственные его настроениям, но не скрыл их трагических противоречий, как и в своей судьбе не умолчал о разорванности, запутанности, безысходности страдания, - и не дал никакого решения, не наметил никакого выхода: в этом правдивость гения перед собой и своими современниками.

Сюжет поэмы построен на движении, на постоянном движении героев в даль, в неизвестность, вперёд. И это не случайно, ведь через самого Блока мучительно проходит осознание своего пути, “исполненного падений, противоречий, горестных восторгов и ненужной тоски”. Чувство непрерывного развития, самосовершенствования, никогда не покидавшее поэта, было одной и центральных категорий его мышления. Неуклонность движения ведёт к безвозвратности, но даже грань небытия не отменяет опасности бесконечного повтора, движения по замкнутому кругу. Только ясная и осознанная цель может помочь преодолеть это круговращение, считает Блок. Лучшая цель - та, к которой можно идти бесконечно, непрерывно двигаясь, вечно продвигаться и никогда полностью не достигнуть.

Движение во времени угадывается уже в самом названии поэмы - “Двенадцать” , связанном с переломными моментами в отсчёте времени (год, меняющийся через 12 месяцев, наступление нового дня в полночь и т.д.). Но само число идущих “вдаль”, “без креста”, “без имени святого”, стреляющих в видение “в белом венчике”, соответствует двенадцати ученикам Христа (имя одного из апостолов дано Петрухе(Пётр), другое - Ваньке (Иоанн), третье - Андрюхе (Андрей). Вспомним и историю апостола Петра, трижды отрёкшегося от Христа за одну ночь. Но у Блока наоборот: Петруха за одну ночь трижды возвращается к вере и трижды вновь отступает. К тому же он - убийца своей бывшей возлюбленной. Убийца получает имя того единственного апостола, который “обнажил меч” (“Замотал платок на шее - / Не оправиться никак.”) Платок как петля на шее, и Петр превращается в Иуду.

Евангельские ассоциации не случайны, для них есть и другие подтверждения. Прежде всего, это парадоксальное следование богоборцев заветам Христа: “...удобнее верблюду пойти сквозь игольное ушко, нежели богатому войти в Царство Божие”, “Многие же будут первые последними, и последние первыми” (Мф.: 19;24, 30). Кроме того, это идея выделенности из общего потока нескольких избранных, достойных “избавления”: “...восстанет народ на народ, и царство на царство... Преданы также будете и родителями и братьями, и родственниками, и друзьями... И будете ненавидимы всеми... Но и волос с головы вашей не упадёт... приближается избавление ваше”. (Лк.: 211; 6 - 28). Аналогия революционного патруля с апостолами христианского учения, по-видимому, для самого автора была многозначна, как любой символ, и ориентирована на субъективное восприятие, на додумывание.

Двенадцатью в поэме движет злоба и страх. Они то и дело оглядываются по сторонам, ищут невидимого врага, готовые применить оружие в любой момент. В поэме дано прямое указание на то, что это преступники, уголовники (“на спину б надо бубновый туз!”), у которых нет ни идеи, ни идеала, а одна звериная месть и зависть. Мотив свободы в целом передаёт общенародную радость массы, которая вырвалась из оков старого мира. Она отвергла заодно и всякий “крест” - знак церковности, духовных норм и устоев старого мира, знак жизни-страдания. Знак “креста” особо подчёркивает антирелигиозную, антицерковную направленность всей мятежной массы, ибо в первой главе им был помечен “нынче невесёлый” духовный наставник старого мира, ставший “сытым” (“И крестом сияло / Брюхо на народ...”). Саркастически выявлена суть этого духовенства, которое вековую идею “равенства людей” обратило в такую же несостоятельность, как парадоксальное сочетание слов “товарищ - поп”.

Двенадцать, стреляющие в “Святую Русь”, совершающие убийство Катьки и хвастающие этим убийством, - великие грешники. В их душах - не очищающий огонь, не искупление, не свобода, а “свобода без креста”. Куда же движется отряд? В поэме ни разу не называется его цель. Только “вперёд, вперёд”, только бессмысленно “вперёд”. Двенадцать идут в пустоту, в метель, во вьюгу, без дороги и без пути. Сквозь хаос событий, хаос вьюги, хаос возмущённой стихии, в которой видны обрывки проносящихся лиц, положений, действий, нелепых в своей обрывочности, но связанных общим полётом сквозь ветер и снег. Идут по крови и через кровь: “...Идут без имени святого / Все двенадцать - вдаль. / Ко всему готовы,/ Ничего не жаль...”

Только раз вспомнит Петруха имя Божие, вспомнит имя Христа и затоскует. Ему станет жаль убиенную Катьку. Раскрывая в “бедном убийце” роль нравственного фактора, суда совести, автор усматривает способность к покаянию, где и “жалость” как сострадание включается в процесс ”очищения” души. Совесть, а иными словами “память о Боге”, живёт даже в атеисте, поэтому тот так свирепо защищает свою идею безбожия. И только раз - одной строкой - прозвучит в поэме молитва по загубленной Катьке: “ Упокой, Господи, душу рабы твоея”, но тут же её заглушит возглас: “Скучно!” Казалось бы, имени Бога и присутствию Бога нет места в этом строю, в этом движении, осквернённом пролитой кровью. Но почему красногвардейцев охватывает страх, почему им мерещится в переулках сначала “красный флаг”, а затем “кровавый флаг”? Страх (как признак веры в Бога) они заглушают то криками, то руганью, то стрельбой. В финале выстрелы нарастают, и вот тогда, уже в полной безнадёжности, в горе и отчаянии (“Эка тьма!”), является в заключительной строфе поэмы фигура Христа. Неожиданность или художественная закономерность такое явление?

Голодный пёс, подобно гётевскому пуделю из “Фауста”, который трансформируется в Мефистофеля, на глазах теряет реальные очертания и становится фигурой символической: оборачивается “старым миром”, и красногвардеец, сперва ругнувшийся по адресу бродячей собаки, теперь проклинает уже не её, а зловещее прошлое, в неё воплотившееся. В “псе безродном”, оказывается, как и в пуделе Фауста, скрывался Сатана. И когда после такого сатанинского превращения пса в старый мир появляются образы хохочущей вьюги, а затем и Христа, это воспринимается как художественная закономерность. Последняя тирада, завершающая поэму, приобретает поистине вселенский символический смысл: позади революционного дозора плетётся пёс, ассоциирующийся с Сатаной, а впереди - Иисус Христос, имя которого рифмой соединено с его вечным антагонистом: “Позади - голодный пёс...” - “Впереди - Иисус Христос”. Здесь рифма ещё подчёркнута синтаксическим параллелизмом, выявляющим антитезу Сатаны и Бога. Их извечное противостояние - и в душах бойцов за новый мир.

В пятой главе Деяний апостольских рассказывается, как апостол Пётр убил (не из винтовочки стальной”, а словом уст своих) мужа и жену, Ананию и Сапфиру за то, что утаили они часть имущества своего от христианской коммуны: “паде же абие перед ногами его, и издше”...”И бысть страх велик на всей церкви”, - прибавляет бытоописатель. “Что же, и здесь Христос? - спрашивает Р. Иванов-Разумник. - Здесь его нет, но мимо этого, над этим - идёт он впереди двенадцати убийц и грешников, посланных им в мир”.

“Мир проходит через богооставленность, - пишет Н. Бердяев. - То, что восстаёт в человеческом страдании против Бога во имя человека, и есть восстание самого истинного Бога”. Достоевский подчёркивал, что убеждённый атеист поднялся на более высокую ступень духовного развития, чем тот, для кого проблемы Бога не существует: “Равнодушие только совсем не верует. Атеизм самый полный ближе всех, может быть, к вере стоит”.

У двенадцати “чёрная... злоба” кипит в груди, и свою борьбу за свободу человека они творят “без имени святого”. Сознание героев Блока можно понимать по Достоевскому: ”Пусть я проклят, пусть я низок и подл, - говорит Дмитрий Карамазов, - но пусть и я целую край ризы, в которую облекается Бог мой; пусть я иду в то же самое время вслед за чёртом, но я всё-таки и Твой сын, Господи, и ощущаю радость, без которой нельзя миру стоять и быть.” Христос появляется в ответ на раскаяние Петрухи, на его жалость к бессмысленно убиенной Катьке, на воспоминание о любви, на его почти неосознанное душевное движение навстречу Спасителю. Его появление, смысл которого в изгнании бесов, преодолении стихийного аморализма, - залог будущего трагического катарсиса для героев. Вслед за опьянением религиозного бунта неизбежно приходит религиозное отчаяние. “Благую весть” о появлении Мессии для них несёт нищий: “Один бродяга / Сутулится, / Да свищет ветер... / Эй, бедняга! / Подходи - / Поцелуемся...” “Поцелуемся” - потому что настаёт праздник на улице бедняков, “поцелуемся” - потому что Спаситель близко.

Но ведь герои Блока не только шествуют - в понимании поэта - по заснеженному ночному Петербургу. Своим “державным шагом” они идут из “царства Времени” в Вечность, оставляя за собой людей и реалии отвергнутого ими “старого мира”. И Христос, так неожиданно и, кажется, неоправданно появившийся впереди них “с кровавым флагом”, “нежной поступью надвьюжной” ведёт их не к новым кровавым боям, но “из Времени в Вечность”, из царства Крови в царство будущего Примирения и Всепрощения”.

Образ-мотив крови в поэме чрезвычайно многозначен. Кровь - душа (“Душа кровь притягивает”, отсюда “Мировой пожар в крови!” означает пожар в душе). Кровь - любовь, путь к идеалу любви (“Кровь обагрит алтарь любви”, поэтому “руки в крови / Из-за Катькиной любви” означает и путь массы к своему идеалу Любви). Мотив крови связан с любовью-ненавистью, радостью-страданием как смыслом и путём познания жизни. Кровь - знак трагизма истории, знак восстания, знак исторического возмездия (”буржуй...выпью кровушку за зазнобушку...”). Ведущие значения мотива крови входят в символ “кровавого флага”: это новый крест Христа, символ его теперешних распятий и искупления грехов людских. Христос, Богочеловек, не сторонится грешников подобно пуританам. Он, наоборот, пришёл к страдающим в плоти и в душе своей к мученикам , гонимых бесами, он пришёл спасти жертв страшного мирового зла. Ходит по этой мучающейся земле не торжествующий, а страдающий Христос... Христос, однако, обещающий всеобщее воскресение и те времена, когда “отрёт Бог всякую слезу с очей” мучеников (Откровение Иоанна Богослова, 7, 17). Страдает Богочеловек за падшую тварь свою, за христианского грешника, страдает он и за безбожника, за того, кто Бога не помнит, отошёл от него. Но страдает Он, главное, вместе со страдающим человеком, который вслед за ним идёт по крестному пути. Путь “вочеловечения” оказывается тождествен пути на Голгофу.

Атрибутика образа Христа в поэме женственна (видимо, связана с идеей Вл. Соловьёва о “Софии”, или “Премудрости Божией”), она противоречит всей атмосфере “Двенадцати”. Там - ругательства, угрозы, чёрная злоба, страх; здесь - белые розы в венце, нежная поступь надвьюжная по снежной россыпи жемчужной. Церковная традиция говорит о розе как символе крови Христовой. Блок уточнил определение цвета роз, исходя из каноничных церковных представлений о венке как символе триумфа и белом цвете как символе чистоты. Белый - это цвет добра в Апокалипсисе, он символизирует холодную чистоту божественного в критический час очищения, когда грешники должны стать “белыми, как снег”. По исследованиям Д. С. Лихачёва, цветами в венке Спасителя могут быть и те белые бумажные розы, которыми украшали чело “Христа в темнице” в народных церквях и часовнях (ведь солдаты из “Двенадцати” - бывшие крестьяне). Владимир Соловьёв писал: “... красота без добра и истины есть кумир... Открывшаяся в Христе бесконечность человеческой души, способной вместить в себя бесконечность божества, - эта идея есть вместе с тем и величайшее добро и та же истина, телесно воплощённая в живой конкретной форме. И полное её воплощение уже во всём есть конец, и цель, и совершенство, и вот почему Достоевский говорил, что красота спасёт мир.” Красота Христа в “Двенадцати”, хоть и идёт он под кровавым флагом, есть красота истины. Он подхватывает этот флаг не для того, чтобы вести двенадцать к новой крови. Он уводит их с пути, на который они встали. “Падшесть человека порождает не судебный процесс между Богом и человеком, - утверждает Н. Бердяев, - а драматическую борьбу и творческое усилие человека ответить на Божий призыв”. Хаос (“ветер”, “вьюга”, “пурга”) не только “на всём божьем свете”, но и в душе каждого: “скользко, тяжко”. Раздвоенность утверждается приёмами антитезы и оксюморона: “Чёрный вечер. Белый снег.”, “дни и ночи напролёт”, “позади” - “вперёд”, “уторапливает” - “замедляет”, “горе - горькое - Сладкое житьё!”, “святая злоба”. На красноармейцев “возлагается некая претрудная внутренняя борьба, борьба духа со страстью и вместе с этим душевно-духовное страдание в этой борьбе”. Обращение двенадцати “Господи, благослови!” также свидетельствует о бессознательном стремлении грешников “ходатайствовать за себя” перед Христом. “Молитва есть зов о помощи, - пишет И. Ильин, - направленный к Тому, Кто зовёт меня к себе через моё страдание... Страдание пробуждает дух человека , ведёт его, образует и оформляет, очищает и облагораживает, оно как “посещение Божие”... “ибо в последнем и глубочайшем измерении страдает в нас, с нами и о нас само Божественное начало”. Блок уступил свой голос сознательно “глухонемой душе двенадцати безликих людей, в темноте вьюжной ночи вершащих своё дело распада и в глубине тёмного сердца тоскующих о Христе, которого они распинают”, - справедливо считает М. Волошин.

Пусть кажется им, что идут они решительным, “державным шагом” “без креста” и против Христа (“От чего тебя упас/ Золотой иконостас?”), пусть развязаны в них низменные инстинкты мести и ненависти к “неугомонному”, “лютому врагу” (“Ужь я ножичком / Полосну, полосну!..”), но недвусмысленно ощущается атмосфера распутья , перекрёстка , неосознанности цели и внутреннего разлада (“Скука скучная, / Смертная!.../ Скучно!”) . Поэма передаёт характерное для блоковского трагического дуализма ощущение нераздельной слитности Истины и Лжи, Космоса и Хаоса, Пути и Беспутства, Бога и Дьявола, Христа и Антихриста. Все эти, казалось бы, антиномии уравновешены в мифопоэтическом космосе Блока и воплощены в загадочной, призрачной фигуре, шествующей по кровавому снегу впереди красноармейцев.

К образу Христа, итоговому символу “нищей России”, интимной сопричастности поэта человеческому страданию, ведёт символика сораспятия. Христос у Блока - не традиционный спаситель, но народный, “невоскресший Христос”, “в цепях и розах”, “Сын Человеческий”, интимно-близкий каждому униженному и оскорблённому, искупитель кровью и страданием грехов людских. Это символический образ - знак всей грандиозной исторической эпохи, существование которой теперь, в эту январскую ночь (впрочем, как и всегда), поставлено под сомнение. Думал ли в это время Блок о Третьем Завете? Надеялся ли на возвращение Того, Кто невидимо показался на петроградской улице? Принял ли за Христа его антипода? Это не столь важно. Блоку важно было увидеть и услышать происходящее, связать его с историей нашей эры, введя в глобальный контекст.

То смысловое напряжение, которое образует содержание “Двенадцати”, есть напряжение между стихийным началом народной жизни в смутное время и сакральными истинами, утверждёнными в вечности. Последние выражены в евангельском заглавии произведения, которое проецирует образ революционного патруля на апостольскую символику, и в финальном образе Христа, оказывающегося одновременно мишенью и знаменосцем революционного отряда. Стихия революции священна, так как всё происходящее на Земле имеет высший смысл, связано с высшим промыслом. А само восприятие Блоком Христа настолько субъективно, лирично, что это невольно смещает читательское восприятие в область личного мистического опыта автора, осложнённого трагическим поиском и до конца не прояснённого им самим. В этой связи важно, что “Двенадцать” - произведение, где лирическая стихия, обогащённая эпическим и драматическим элементом, имеет господствующее значение. Н. Бердяев отмечал, что “Блок всегда упорно сопротивлялся всяким догматическим учениям и теориям, догматике православия и католичества, догматике Мережковского, догматике Р. Штейнера и многочисленным догматикам Вяч. Иванова. В его понятие о честности входило сопротивление догматике... Но лирика его связана с исканием Бога и Царства Божьего.” Блоковская поэма - не богословский трактат и не политическая прокламация, перед нами искусство , далёкое как от сиюминутной актуальности, так и от философских спекуляций. Важнее всего здесь символическая наполненность образов, в том числе и евангельских, смыслы которых принципиально неисчерпаемы.

Революционные волнения начала ХХ века в России вызвали отклики многих литераторов. События 1917 года и Гражданской войны побуждали к созданию произведений как современников, так и писателей поздних периодов, вплоть до сегодняшнего дня. Среди поэтов, вдохновившихся этим периодом отечественной истории, был и А.А. Блок. Поэма «Двенадцать» отобразила неоднозначное авторское восприятие переворота, о смысле которого гадают до сих пор. Богатая символика произведения имеет большое количество интерпретаций.

Символы: роль и их значение

Что значит символ для поэта? Это всё равно, что термин для ученого, то есть при помощи него можно более ёмко, без лишних слов, выразить мысль. И Блок в своём творчестве активно пользовался такой возможностью.

• Цвета. Первое, чем встречает поэма читателя, – антитеза цветов – чёрного и белого. В мировой культуре у этих оттенков существуют десятки значений, но именно для этой поэмы белый – обновление, стремление к будущему, чёрный – мрак старого мира, страдание души, вызванное грехом. Кроме того, в тексте присутствует красный, выражающий сопротивление, желание перемен.
• Ветер – знак бури и революции. Он пытается взвихрить снег, чтобы занести всё старое, пережитое.
• 12 – число, наделённое особым значением. Количество красноармейцев в поэме соотносимо с множеством апостолов на Тайной вечере. Существует масса гипотез, какая авторская позиция скрывается за евангельской символикой. Возможно, для Блока события 17-го года сопоставимы по значимости в истории человечества со Страстной неделей.

Образы

1. Важно подчеркнуть роль и образ автора в «Двенадцати». Блок осознавал, что присутствует при эпохальном событии, он интуитивно ощущал грядущие в стране перемены, потому в этом произведении «Писатель – вития», а сама поэма ассоциируется скорее с летописью. Здесь поэт выступает в роли Пимена или Нестора, цель которого – запечатлеть происходящее.
2. Обратимся к образу двенадцати красногвардейцев. По именам названы не все, но названные в поэме герои не случайно совпадают с апостолами. Такое упоминание позволяет закрепить за героями наибольшее число ассоциаций, вызываемых у читателя. Иван, Андрей, Петр – эти имена и сакральны, и социальны одновременно.
3. Например, Петруха раскаивается в убийстве из ревности, но этот герой не был бы столь значимым для поэмы, не вызывай его имя аллюзию на Петра, что отрёкся от Христа. Преступление в обоих случаях не является поводом сойти с пути, но стимулирует с ещё большим рвением двигаться дальше. И для Петра блоковского, и для евангельского не было времени сожалеть о содеянном: нужно двигаться вперед, для воплощения общей идеи.
4. Самым обсуждаемым образом в поэме является Христос (сочинение о его роли в произведении доступно ). Интересно проследить, как он возникает в поэме. В начале поэмы присутствует ветер, в 12-й главе у этой стихии появляется красный флаг, этот же атрибут и в руках Христа. Можно предположить, что Спаситель присутствует в поэме с первых строк, но в виде духа, дуновения, а находит своё воплощение лишь в конце произведения. Что значит этот образ для поэмы? Несправедливо считать, что это знак авторского одобрения событиям 1917 года. Блок осознавал неизбежность революции, невозможность вернуться к старому порядку. Мир стал другим, старый свет остался в прошлом, страна на пороге новой эры. Предыдущая – началась с Христа и апостолов. И они никуда не исчезли: сменились декорации, но главные герои остались.

← Вернуться